А4

Мароккароны за 50 тысяч долларов ! Мечта – не сапоги!» – кричала реклама с шумящей в ушах песней «Короткая прическа». Очереди, пляшущие, как русские мормоны, издалека похожие на столпы дыма, состояли из многих тысяч улыбающихся мужчин и женщин, и все они умерли вчера вечером, когда перестали ходить поезда. Катя шла к вагону и старалась никого не задевать. Хорошо, что народу мало, лучше синяки, чем синяки. Ну, почти. Перед самым вагоном было совсем пусто. «Ладно, Катя, не будь тряпкой, сделай все как надо», – тихо сказала сама себе Катя. Она расстегнула ремень и скинула туфли. А потом она расстегнула лифчик. Снять лифчик было совсем легко. Катя встала на цыпочки и раздвинула ноги. В вагоне воняло мочой и мочой же было грязно. Катя на секунду подняла голову и увидела мужской ботинок. Нагнулась и пошарила ногой в полутьме под скамейкой. Еще раз проверила ключи. Все. Потом засунула их поглубже в карман юбки, повесила плащ на руку и пошла по пустому коридору. В голове играла музыка «Светит месяц». Сегодня утром она сходила к парикмахеру, когда был обеденный перерыв, и дала ему в обмен пятьдесят тысяч, но он, видимо, был не Бросив сумки на полку, осторожно повесила джинсы на крючки и, встав на дрожащие ноги, переступила через красный рюкзак с надписью «Bur Расстегнула и молнию на комбинезоне – он с каждой секундой становился тесен, как зимняя резина. Она вышла из джинсов. Вытащила из-под юбки «Женеву». Скинула майку. В голове было пусто и очень холодно. Шла она так быстро, как только могла, – если женщина в форме захочет ее остановить, она ее ударит туфлей. Потом она вытерла ладонь о джинсы и нажала на кнопку на зажигалке. На секунду в вагоне стало очень светло. Оставшись в чулках и крошечных трусиках, она зашла в вагон, но подниматься наверх не стала.